Третий не лишний - Страница 3

– Ты же майку о забор порвал. Когда к соседу твоему за «изабеллой» лазили! Забыл, что ли? Помнишь, как мать тебя ремнем гоняла?

– Другую! Другую майку! Новую! Да не жалко ее. Зато я теперь их всех запомнил! Всех! Вон! Вон, смотри!

И, спрыгивая со скользкой «маечной темы», начинает тыкать пальцем в сторону виднеющихся неподалеку частных домиков. Мальчишки все дружно разворачиваются туда.

– Видали? Ходят тут. Выглядывают!

Метрах в шестидесяти от нас из проулка одноэтажек выпорхнула парочка наших ровесниц. Стрельнули глазками, пошептались, хихикнули и вприпрыжку поскакали по каким-то своим девчачьим делам.

– Я одну из них видел там, – с важностью заявил Генка, – ночью. Это… Катька. Катька… Мокрушница. Самая злобная из них. Вообще замочить меня хотела. Не знаю, что было бы, если бы я не утек…

И вздохнул печально, все же шевельнув для достоверности ушами.

Трагически на этот раз.

Я присмотрелся. Девчонки как девчонки. Одна, кажется, из нашей школы, из параллельного класса.

Бред!

Однако пацаны слушали открыв рот. А Генка купался в лучах ненадежной и кратковременной славы, млел от наслаждения.

Нужны еще доказательства? Сейчас слепим.

– Вот тебя, да-да, Димон, тебя! Разве девки тебя не ловили ни разу?

Хороший ход!

Димка – слабое звено в нашей компании. Самый щуплый и немногословный член стаи. Попробуй тут возразить нашему «корпоративному моторчику». Да и не так уж часто к Димону здесь обращаются. Особенно по таким серьезным вопросам. Приходится соответствовать.

– Ну… ловили… один раз… Мм… На той неделе… Только я их не запомнил вовсе. Мне… глаза сразу завязали… Тряпкой…

– И как? Тоже пытали? Раздевали? – устроил я свидетелю «перекрестный допрос».

– Ну… я не помню, – замялся Димон и тут же ляпнул не подумав: – Глаза же завязаны! Я и не видел ничего!

– И не видел, и не слышал, и даже не почувствовал, как штаны снимают, – добил я Генкиного подпевалу.

Димон густо покраснел, но за него сразу же вписался наш барон Мюнхаузен:

– Чего ты пристал? Может… неудобно человеку вспоминать. – И дальше пошел гнуть свою линию: – А девки еще и предупреждают всех, кого поймали, – мол, скажешь кому – хуже будет! Специально за тобой охотиться начнут. Тогда уж – все! Кранты!

Я притворно вздохнул:

– Жаль. Давай тогда прощаться, Гендос. Этот закат ты видишь в последний раз. Теперь уж точно – сдернут с тебя твои штанишки. А после этого какая жизнь пацану?

– Не дамся я, – угрюмо буркнул Генка, а затем, подумав, прибавил пафоса: – Живым больше не дамся! Пусть даже и не думают.

Я вновь откинулся спиной в пыльную душистую траву и беззаботно заявил:

– Да ты просто не ходи никуда по ночам. Сделай уж усилие над собой, потерпи. Понимаю, что дома не усидеть, только ведь жизнь дороже! Она один раз дается.

Вот оно мне надо?

Чего к мальчишкам прицепился, дурень великовозрастный? Чешут своими языками – и ладно. Проходят, так сказать, свою школу коммуникации в коллективе, нащупывают ориентиры и экспериментируют статусами. Нормальное дело.

Но до чего же с ними скучно!

– А давай мы их сами ночью подловим, – неожиданно даже для самого себя предложил я, вернувшись в сидячее положение. – На живца! Вон Димона пустим вперед, а сами в засаду. Покажем им, кто на районе хозяин. Пацаны или девчонки. А?

У щуплого Димки, как у того хамелеона, резко изменился цвет кожного покрова.

Кровь отхлынула от щек, и он из пунцового жизнерадостного индейца вмиг превратился в зачуханного бледно-желтого ковбоя. Загар не позволил ему стать по-настоящему белым.

– Меня… ночью не пустят, – позорно признался он.

Ну да! А кого здесь пустят?

В Генкиной легенде ночные забеги – самое слабое место. Мы же не беспризорники какие. Максимум в восемь вечера всех оболтусов матери загоняют домой. А то и раньше. Кого тут ловить злобным девчонкам? Самих себя? А к слову, их-то кто по ночам отпускает? Неправильные какие-то у них родители.

Короче, все почувствовали, что Генкина версия слегка завибрировала. Легенда стремительно теряла стройность и грозила вот-вот рассыпаться. Но чем любопытен наш раннешкольный возраст – логика здесь пока не имеет столь определяющего значения, как, скажем, у взрослых. Или даже у старшеклассников. Тянет мальчишек к чуду, к сказкам, к фантазиям. Дед Мороз жив! Он пока еще существует, а значит, могут существовать и ночные хищницы, алчущие мальчишеских штанишек.

И получается – поделом мы их портфелями по макушкам!

А что? В нашем двадцать первом веке те же американцы используют не менее сомнительные поводы, чтобы, скажем, очередной раз сунуться в какую-нибудь страну во имя торжества демократии. А мы чем хуже? У нас свои «пробирки с порошком».

И Генка не сдается:

– А что? Подходящая идея. Поймаем и наваляем. Точно! Кто сможет ночью выйти?

Пацаны замялись. Стали отводить глаза.

Кто-то стал гонять муравьиного льва по лункам склона. Кто-то начал втыкать палочку в землю – настоящие ножи родители носить не разрешают. Желающих, короче, не находилось.

– Я смогу, – поддержал я Генку. Раз заварил сам кашу, нечего отмалчиваться. – Когда собираемся?

– В двенадцать. В полночь! На пустыре за кинотеатром.

Ада!

Пустырь – штатное место для драк между нашими дворовыми группировками. Грозное место. И о нем все знают. Не перепутаешь. Генкин выбор символизирует серьезность его намерений.

– Идет. Так что, вдвоем идем?

– Я сейчас у бабушки ночую, она старенькая, рано спать ложится, – вписался конопатый парнишка по имени Славка, – как заснет, я приду.