Третий не лишний - Страница 49

Страдал потом Херсонес и от турок, и от монголов, и от генуэзцев, но добили его, вы не поверите, литовцы! Во времена Дмитрия Донского. Окончательно добили. Представляете? Шустрые по тем временам прибалты добрались аж до этих благословенных мест! Еще лет тридцать оставшиеся в живых жители как-то пытались прозябать в полуразрушенных хибарах, но появившиеся в этих краях ордынцы окончательно смели остатки города с лица земли. Добили дряхлеющий и ослабевший мегаполис. Древнее копье было сломано навсегда. До появления на этих скалистых берегах через четыре сотни лет гладкоствольных ружей с русскими штыками.

Тогда и родился мой Город.

Такой же боевой и гордый, как и его почтенный предок. Потому что за какие-то двести лет он дважды бился насмерть с врагами и дважды был зверски разрушен. Можно сказать, остервенело и неистово. До основания. А потом дважды возрождался из руин, как птица феникс из пепла, назло врагам и ненавистникам. Становился еще прекраснее и ярче. А один раз он был… предан своими неблагодарными потомками и отдан в другую страну. Потом все же вернулся. Но это уже другая история, которая для меня пока в будущем. Или в прошлом, смотря как судить. Главное, что победа все равно осталась за справедливостью, что в нашей человеческой истории очень большая редкость.

Ладно, я отвлекся.

Просто люблю это место до одури. Скажу больше: искренне считаю, что Херсонес незаслуженно обделен вниманием широкой публики. Слыхали-то о нем все, но то, что это величайший исторический памятник всех времен и народов, – понимают немногие. И изучают его, на мой взгляд, недостаточно широко.

Хотя, гляжу, раскопки-то здесь еще продолжаются.

Два объекта работ можно увидеть с лету – каменные руины, облепленные, словно муравьями, полуголыми археологами. Четко видно, кто из этих пережаренных на солнце полудикарей является ученым специалистом, а кто – так себе, подсобным рабочим. Вторая категория тоже неоднородна: большая часть из нее – молодежь школьно-студенческого возраста, с горящими глазами и неуклюжими руками. Наверняка работают бесплатно, на энтузиазме. Но есть копатели и повзрослее. И половчее, будем справедливы. Платят здесь, конечно, гроши, но определенная прослойка рабочего класса в период развитого социализма наловчилась довольствоваться и малым. Синяки, например. Или неформалы типа хиппи…

– Смотри, Полина, как с древнейшей истории срывают покровы веков, – не без пафоса изрек я. – Можешь считать, что я снова умничаю, но это место меня реально… плющит.

– Плющит? Красиво сказано.

– Тебе понравилось?

– А то!

Вот так и рождается молодежный сленг. Из случайных проблесков экспромта.

Надо сказать, что в эти времена тут никого еще не плющит. Пока. И даже не колбасит. Сейчас модно говорить «прет», «штырит», «валит». Можно сказать «фигачит». А если из «хреначит», убрать «р» и вставить ее вместо «н», будет вообще круто. О, пардон. Не «круто», а «клево», «ништяк», «кайфово»! Или последняя мода – «зава́льно»! А «прива́л», если перенести ударение на первый слог, из туристического места отдыха превращается в… нехорошего человека. «Эй ты, при́вал! Завально тебя здесь штырит!»

Мне, кстати, эти филологические тонкости постоянно приходится… мм… коррелировать, что ли. С поправкой на эпоху. А этой малой ничего, понравилось даже.

– Давай поближе к этим кротам коричневым подберемся.

– Лучше купаться пойдем. Вон туда, под колокол.

– Пойдем-пойдем. Чуть позже. Я же говорил, у меня дела здесь. Потерпи немного, Полинк… Полина.

– Да ладно, называй Полинкой, если нравится. Мычать не буду.

– О’кей, Полинка. Вот здесь тормозни (блин, тоже, кажется, не по времени словечко), давай-ка на эту стеночку заберемся. Повыше будет. Руку давай.

– Я сама.

Здесь по всему городищу тянутся эти невысокие стенки из бутового камня – остатки древних домов-поместий. Кое-где сверху заметны следы относительно свежего цементно-песчаного раствора – стены крепили с первых дней раскопок. То есть еще до революции. Мазали аккуратно и деликатно, чтобы не навредить аутентичности древнейших построек. И чтобы снизу не было видно. Только ведь мы, детвора, где угодно влезем.

– Осторожно! Тут окно раньше было.

– Я здесь не перепрыгну, как ты.

– Смотри, вон там можно обойти. Я тебе сейчас навстречу пойду. Правда клевый лабиринт получается?

– Отстой. Эй! Тут снова дырка. Все, я слезаю!

Наблатыкалась уже?

«Отстой» – словечко не из этой эпохи. Смотри ты, схватывает все на лету! Лучше бы она чему хорошему у меня поучилась.

– Подожди, я помогу.

– Я сама.

– Да высоко здесь! Ну, если хочешь костями брякнуть…

– О-е-о-о-ой! Упаду сейчас! Чего стоишь-то?

– Говорил же! Прыгай давай, держу.

– Точно держишь?

– А ты проверь…

Зачем я ее с собой потащил?

Мне всего-то и нужно было тихонько подобраться к археологам и понаблюдать за рабочими. Глядишь, кто подозрительный и обнаружится. А сейчас от нас столько шума генерируется, что «тихонько» по-любому не получается.

– Эй, мелюзга! А ну, тихо тут!

Это значит, что наш галдеж вместе с нами прибыл к месту научно-археологических изысканий. Тут, как известно, шума не любят.

– А можно, мы посмотрим?

Тупее вопроса не придумаешь, но… я ведь и выгляжу как ребенок! Дайте потупить вволю.

– Только не трогайте здесь ничего. И сюда за ленту не ходите. И тихо чтоб тут!

Между прочим, нами командует тут никакой не руководитель. Мужичок лет сорока, коричневый, как орловский гнедой, в трениках, с голым торсом и неразлучной матушкой лопатой. Месье подмастерье, извините за высокий штиль, собственной персоной. А права качает, чтобы казаться круче студентов-бессребреников. У них тут свои статусные войны. Настоящего главного здесь ни с кем не перепутаешь – седой старичок в панаме, типичный академик. А вот молодых темноволосых парней а-ля хиппи не видать чего-то…